Максим вслушивался в бесконечную бессмысленную бормоталку, и ему казалось, что Лиза-дубль читает некое специальное заклинание, предназначенное для бестелесного управляющего… ну, чтобы он не препятствовал синему чудищу…

Они объехали поляну по самому краю, держась как можно дальше от голубого дворца, и снова углубились в сырую чащу. И тут Максим заметил, что теперь вокруг них не дикий лес, а старый запущенный сад, заросший, одичавший, превратившийся в непролазные джунгли. Он удивленно смотрел в окно, не веря собственным глазам. Разве может быть такое? Разве груши и сливы могут разрастись до такой степени? Ведь это же культурные, избалованные деревья, им бы следовало давным-давно погибнуть… ну, разве что покойный управляющий поддерживает в них жизнь… А там — гигантский малинник, а там, похоже, смородина… кусты, правда, двухметровой высоты, но листья похожи на смородиновые… и все густо заплетено диким виноградом.

Дорога снова пошла под уклон и через несколько минут привела их к очередному оврагу, по другую сторону которого, как с облегчением увидел Максим, рос уже самый обыкновенный лес, к тому же за неширокой полосой берез и осин виднелись строевые сосны, взбирающиеся на склон… а значит, и сырости конец наконец. Он усмехнулся, мысленно скорректировал фразу: и сырость наконец-то исчезнет… и рассмеялся вслух.

— Что? — спросили Елизавета Вторая.

— Да так… журналистские привычки срабатывают, — ответил он. — Даже в мыслях повтора слов не терплю.

— А… Ты вот что, дорогой, подумай-ка о более насущном. Мост впереди.

— И что? Тоже негодный?

— Годный-то он годный… только мы на чужой территории. Держи шар покрепче и вспоминай о хорошем и добром.

Озадаченно глянув на Лизу-дубль, Максим тем не менее подчинился приказу, не задавая вопросов. На то и генерал, чтобы знать стратегическую обстановку в целом… Он сжал граненый шар в ладонях и стал вспоминать фантастическую Лизу и ту странную женщину, которая подарила девочке шар… с которым почему-то нельзя было фотографироваться… и невероятную старуху, чудесную и обаятельную, хотя и резковатую иной раз… и гениальную балерину — безумную Настасью… и тут он сообразил, что все его воспоминания и мысли касаются только нового периода жизни… ну да, ведь то, что он уже знал о жизни прежней, не особо радовало… а думать велено о хорошем. Розовый особнячок, в котором невероятная старуха была счастлива… толстый Петя, смешной кариатид… милый извилистый город, лишенный военной прямолинейности и однозначности… прекрасный голубой дворец, возможно, построенный самим великим Растрелли… и вообще жизнь — замечательная штука. Даже когда она кончается и полностью износившееся тело распадается на первичные элементы. Потому что тогда начинается новый этап жизни сознания…

— Эй, не заносись так далеко, — предостерегла Максима Лиза-дубль, в очередной раз подслушавшая его мысли.

Он очнулся и обнаружил, что мост уже позади. Надо же, подумал он, а я и не заметил, как мы перемахнули через овраг… Дорога теперь шла вверх, к соснам, позолоченным косым, почти вечерним солнцем.

— Скоро приедем, — сказала Елизавета Вторая. — Неплохо прошли дистанцию. До ночи еще далеко. Успеем устроиться на ночлег.

— Скоро — это когда? — осторожно спросил Максим, ожидая нового подвоха.

— Ну, через… — Лиза-дубль всмотрелась в просвет между соснами, — через… да уже приехали, собственно говоря.

Часть четвертая. ИГРА ЭНЕРГИЙ

Глава первая

Синее чудище добралось до гребня горки и остановилось. Сосны расступились, освободив от своего присутствия смотрящий на запад пологий склон. На склоне лепились разбросанные как попало домики небольшой деревушки, окруженные садами и огородами, а еще ниже, там, где склон переходил в плоскость, бурлила речка, живая и энергичная, через которую был перекинут широкий каменный мост, выгнувшийся дугой над желтоватыми водами. Максим не стал спрашивать, почему они не поехали в Панелово той дорогой, что виднелась за рекой, — то бишь по отличному (по российским меркам) шоссе, а тащились замызганными проселками. Он давно уже принимал все происходящее с ним как факт, не задаваясь лишними вопросами и даже не слишком задумываясь о смысле конкретных событий. Но факты тоже бывают разные, подумалось вдруг ему… факты имеют разную окраску, придаваемую им нашим сознанием… простой факт может выглядеть в одних глазах милым и приятным — а в других скандальным и оскорбительным… как оценить то, что случилось с ним? Имея в виду потерю прошлого. Неясно. Пока — неясно. Может, к добру. А может, и к худу.

Елизавета Вторая все еще всматривалась в деревушку. Положив руки на руль, девушка вытянулась вперед, и на ее лице отпечаталось выражение настороженности. Вот еще новости, подумал он… впрочем, мужичонка в армянской кепке был немало удивлен тем, что они едут в это самое Панелово… что в нем такого? Может быть, здесь живут вурдалаки? Или упыри? Или как это называется… Максим покачал головой. Слишком много мистики в его новой жизни.

И тут ему почудилось, что по косогору скользнула тень и прошуршали жесткие лапки скарабея…

Лиза— дубль вздрогнула и повернулась к нему.

— Ты когда-нибудь бывал в Египте? — неожиданно спросила она.

Он разинул рот.

— В Египте?! А……Эц-Шабу… бог Амон… высеченный в скале древний храм… Четыре гигантские каменные фигуры, спокойно и величаво взирающие на мир… на маленьких растерянных людей, глупых, беспомощных, подверженных страстям, не знающих своей дороги… желтоватые фрески… старенький пароход…

— Да. Я вспомнил. Бывал.

И в ту же секунду его скрутила боль.

Обожгло виски, свело судорогой шею, по спине пролился огненный поток, руки и ноги стиснуло клещами… а через мгновение он, ошеломленный и едва не потерявший сознание от удара, уже чувствовал себя как обычно, и лишь воспоминание о яростном страдании сохранилось в испуганном теле. А еще через мгновение он заметил, что тонкие пальцы Елизаветы Второй касаются его лба.

— Что это было? — хрипло спросил он. Голос пресекся, и Максим откашлялся, сглотнул, еще раз откашлялся… и сказал нормальным голосом: — Да, я ездил в Египет по заданию газеты. И там в каком-то городе… не знаю, в каком… я купил у нищего на рынке каменного скарабея… точнее, вырезанного из черно-белого оникса… очень хорошая работа… а больше пока ничего вспомнить не могу.

Лиза— дубль улыбнулась и убрала руку.

— И не надо, — мягко сказала она. — Все, едем в деревню.

Мадам Софья Львовна осторожно прокралась на колени к Максиму и, свернувшись замысловатым кренделем, громко замурлыкала.

— Чего это она? — удивился он. — То презирала меня со страшной силой, а то вдруг такие нежности!

— Наверное, в тебе что-то изменилось, — рассеянно ответила Елизавета Вторая. — А может быть, что-то изменилось в ней.

Максим, обретя новую тему для размышлений, занялся самоанализом. Изменилось ли в нем что-то? И если да — то что именно? И в какой момент? Мадам Софья Львовна сочла его достойным своего общества после вспышки боли… что, эта боль сожгла некий слой грязи, налипший на его сознание? Возможно, почему бы нет… вот если бы еще понять, что именно сгорело в этом взрыве… интересный, кстати, поворот темы — чем сильнее страдание, тем больше грязи оно сжигает… если, конечно, само по себе это страдание не окрашено отрицательно… если мы не страдаем от собственной дурости, впадая в гнев, ярость…

Синее чудище остановилось, уткнувшись носом в невесть откуда взявшийся гигантский сосновый пень — свежий, истекающий янтарной смолой. Максим приподнялся, едва не уронив кошку, посмотрел, снова опустился на сиденье… мадам Софья Львовна, не проявив ни малейшего признака неудовольствия, осталась на его коленях.

— Как он здесь очутился? — спросил Максим, повернувшись к Лизе-дубль. — Что за хренотень вообще происходит в этих краях?

— Ну, места тут и вправду странные, — спокойно ответила Елизавета Вторая. — Ничего, прорвемся.

Тут Максим, кое-что вспомнив, нервно хихикнул и предложил: