Затем настал черед второго, и для его размещения на столе старухе понадобилась новая фарфоровая посудина, которую она и доставила из таинственных глубин своих владений. Максим удивленно рассматривал очутившиеся вдруг на тарелке перед ним бледные шарики непонятного смысла и содержания, политые золотистым масляным соусом, когда старуха наконец заговорила:

— Это соевый гуляш. Чрезвычайно полезная вещь. Попробуйте. Уверена, вам понравится. Но учтите — будет еще одно блюдо.

Максим улыбнулся и осторожно подцепил серебряной вилкой шарик покрупнее. Вкус у шарика оказался и в самом деле ничего… на любителя, конечно. Немного похоже на куриную сосиску американского производства.

— Вкусно, — сообщил он, принимаясь за поддельный гуляш всерьез. И не потому, что боялся обидеть старуху. Ему и в самом деле понравилось. Что-то такое говорила фантастическая Лиза о сое? Вроде бы не слишком уважительное? Нет, не вспомнить…

Задумавшись, он совсем забыл о том, что надо бы поддерживать разговор, но старуха, похоже, не имела ничего против молчания. И он, поглощая обед, продолжал думать о своем.

Следующим блюдом оказались кабачковые тефтели с отварным картофелем. Их появление на тарелках также не обошлось без сложного предварительного ритуала. Затем настал черед десерта — сладкой творожной запеканки, сдобренной какими-то таинственными пряностями. Максим вдруг почувствовал, что переел.

— Ох, Нина Петровна, — со вздохом сказал он, — одно блюдо было явно лишним. Хватило бы и меньшего. Но до чего же все вкусно! Вы, похоже, гениальная кулинарка.

— Это от скуки, — пояснила старуха. — Слишком много свободного времени, вот и развлекаюсь кулинарией. Ну, теперь по чашечке морса — и все.

Компот из свежей малины и вишен… пирог с красной смородиной… крыжовенное варенье, громко булькающее в сверкающем медном тазу… блюдце с пенками, черно-желтые осы, хищно кружащие рядом…

— Спасибо! — Он допил последние капли розового сладкого напитка, и вдруг у него совершенно непроизвольно вырвались слова, которых не было на уме… откуда они взялись?… — Я, скорее всего, уеду на некоторое время, но не знаю, надолго ли… так что я хотел бы заплатить вам за комнату вперед. Но мои вещи останутся у вас, если не возражаете. Зачем мне таскать с собой кучу ненужного барахла? Вы не против?

— Ничуть, — ответствовала старуха. — Но, может быть, вы заплатите, когда вернетесь?

— Нет уж, — твердо, по-мужски, отрезал он. — Расчет вперед.

Он пошел в свою комнату за деньгами. Куда он запихнул их основную массу, он совершенно не помнил, но в сумке, валявшейся под столом, оставалось более чем достаточно. Отыскав среди россыпи сотенных четыре пятисотрублевые бумажки, он вдруг спохватился, что лучше, конечно, положить их в конверт… а где бы он его взял? На всякий случай он выдвинул один за другим все четыре ящика письменного стола — и к великой собственной радости нашел то, что ему было нужно. В нижнем ящике рядом с пачкой почтовой бумаги лежала стопка старых конвертов с напечатанными на них марками — «СССР». Вот уж раритет…

Положив деньги в конверт, он вернулся на кухню.

Со стола было уже убрано. Вся грязная посуда громоздилась в мойке, а старуха успела надеть свой ослепительный фартук, готовясь к процедуре мытья драгоценного фарфора. Максим с поклоном протянул ей конверт, и она, величественно кивнув, небрежно затолкала подношение в карман фартука.

— Вы позволите помочь вам помыть посуду? — спросил Максим, впрочем, уверенный в отказе. И отказ последовал:

— Ни в коем случае. Пойдите лучше погулять. Или посмотрите телевизор. Или займитесь чем угодно. Только убирайтесь с кухни.

— Слушаюсь, генерал, — весело ответил Максим и вышел в сад.

Глава пятая

Сад имел довольно сложную конфигурацию. Обойдя его по периметру, Максим обнаружил, что, во-первых, территория не имеет ни одного прямого угла, а во-вторых, она разделена на две неравные части вишневыми зарослями. Надо же, думал он, оглядывая преграду, как вишенник запущен… впрочем, так гораздо живописнее. С дальней от дома стороны вишневая путаница вплотную примыкала к забору, и Максиму понадобилось приложить солидные усилия, чтобы прорваться сквозь нее. Зеленая стена отрезала примерно треть участка, и там, в центре невидимой со стороны дома лужайки, росла одна-единственная старая кривая слива, изогнувшаяся дугой. Крупные дымчато-сизые ягоды, казалось, притягивают верхушку небольшого дерева к земле… листья ложились на траву, путаясь в белой кашке и малиновом клевере. Максим замер, не в силах оторвать взгляд от этого чуда. Китайский пейзаж… почему китайский? Картина на шелке… ну да, на той драной ширме, что стоит в ванной комнате старухи, есть такая же слива… точнее, жалкие остатки рисунка, однако сходство бросается в глаза… надо же…

Его вывел из состояния ступора визг, раздавшийся где-то неподалеку, за его спиной. За визгом последовал выкрик:

— Да уж конечно! Делать ей нечего, вот и вкалывает!

Безумная Настасья…

Охваченный внезапно вспыхнувшим любопытством, он пошел к забору, разделявшему два участка. Забор, как Максим уже имел возможность убедиться, был весьма старым и не слишком плотным, и хотя держался пока что вполне вертикально, видно было, что он готов при первом же удобном случае завалиться в любую сторону. Из-за забора донеслось оглушительное:

— Ублюдки!

Вздрогнув от неожиданности, он тем не менее пробрался между двумя до неприличия колючими кустами запущенного и увитого вьюнком крыжовника и, очутившись рядом с древними досками, выбрал щель пошире и приник к ней.

Соседний участок оказался гол, как песчаная пустыня. Плотно утрамбованная серая земля пугала своей нищенской наготой. Максим прижался к доскам вплотную, стараясь увидеть как можно больше… но ни вправо, ни влево не нашел ни травинки, не говоря уж о кустиках. Ну и ну, подумал он, это же надо так постараться…

На дальнем краю открытой всем ветрам территории пристроился небольшой дом, и на Максима смотрели два немытые окошка, между которыми затесалась обитая жестью дверь. Дверь была распахнута. Пока Максим изучал особенности соседнего участка, на крылечко с тремя ступеньками вышла сама безумная Настасья. Она оказалась на первый взгляд самой обыкновенной женщиной — среднего роста, хрупкого сложения, ниже средней упитанности, в простом ситцевом платье… с нечесаными длинными волосами мышиного цвета, падавшими на плечи и на лоб… но когда она отбросила с лица немытые пряди и Максим увидел ее глаза, он тихонько охнул.

Это были вообще как бы и не глаза, а сверкающие выпученные шары — огромные, бесцветные, стеклянные, готовые в любой момент выскочить из орбит… пугающие своим холодным блеском…

Безумная Настасья встала на крылечке, подбоченилась и уставилась на небо с таким видом, словно намеревалась разобраться с ним по-свойски. Постояв так несколько секунд, безумная Настасья сложила ладони рупором и, повернувшись вправо, что есть сил завопила:

— Ужо я тебя! Ничего не выйдет! И не надейся!

Потом набычилась и развернулась влево. Очевидно, теперь она вознамерилась послать некое сообщение соседям с другой стороны. Но тут ее внимание что-то отвлекло. Что именно — Максим не мог рассмотреть с такого расстояния, это было нечто слишком маленькое, но явно живое, потому что безумная Настасья вдруг прямо с крыльца бросилась плашмя на утрамбованную землю, крича:

— А, гад! Опять приполз! Ну уж нет, не выйдет! Тут всяким тварям не место! — и заколотила по серой пыли кулаком.

Расправившись с врагом, безумная Настасья вскочила и заплясала на месте, высоко вскидывая босые ноги… и внезапно Максим увидел в ее движениях нечто знакомое… ох, нет, не может быть…

Но он уже знал, что это действительно так. Безумная Настасья совсем недавно была прекрасной балериной.

Какой ужас, думал он, отходя от забора и пробираясь сквозь заросли гигантской лебеды и крапивы к дому старухи, что замечательная танцовщица превратилась в такое вот недоразумение… интересно, помнит ли она свое прошлое? Запах кулис, тесноту гримерной, суету костюмерш, свет рампы… овации восторженной публики… А может быть, теперь весь ее мир состоит из пыльного квадрата земли возле дома и врагов-червяков? А может быть, она и не заметила перехода, и по-прежнему танцует, слыша аплодисменты?…